104. Доклад 1

В письмах к святой Олимпиаде ярко проявляется и величие духовного облика самого святителя Церкви Христовой. В самом начале первого же письма святитель Иоанн Златоуст изображает картину печальных событий своей жизни, напоминающих собой волнуемое бурей море. Но «какое бы подобие ни нашел я, – продолжает он, – для настоящих бедствий, слово слабеет пред ними и умолкает» [с. 566]. И что же? Святитель с полным спокойствием предает себя в волю Божию. «Хотя я и вижу все это, я все-таки не отчаиваюсь в надежде на лучшие обстоятельства, памятуя о Том Кормчем всего этого, Который не искусством одерживает верх над бурей, но одним мановением прекращает волнение моря» [с. 566]. «Совершенно спокойно, – сообщает он несколько позднее (в восьмом письме), – подсчитываем наши разнообразные и непрерывные страдания, мучения, злоумышления, находя постоянно удовольствие в воспоминаниях о них» [с. 631]. Много претерпел святитель от злых людей и в Константинополе и, особенно, на своем исповедническом пути от Константинополя через Кукуз до Коман – места кончины. Вот как он описывает этот тернистый путь: «Почти тридцать дней, а то и больше я боролся с жесточайшими лихорадками, и в таком состоянии шел этим длинным и трудным путем, будучи осаждаем и другими тяжкими болезнями, происходившими от желудка» [с. 635]. «Когда я вступил в Кесарию, изможденный, находясь в самой высшей степени развития пламени лихорадки... я добрел до гостиницы, лежащей на самом краю города, и старался найти врачей, и погасить ту печь: это была самая высшая ступень развития трехдневной лихорадки. Сюда присоединялось еще утомление от дороги, усталость, разбитость, отсутствие тех, кто услуживал бы, недостаток необходимых вещей, то, что у нас не было никакого врача, что мы были измучены напряжением, жаром и бодрствованиями, так что я вошел в город почти что мертвецом» [с. 639]. «В продолжение этого длинного и трудного пути вытерпел такого, что в большей части способно было причинить смерть» [с. 617]. Все эти невзгоды святитель Иоанн Златоуст воспринимает не только без ропота, но даже с радостью. «Ежедневно вспоминая об этом, – рассказывает он, – и всегда нося это в мысли, я восхищаюсь от радости и ликую, как имеющий великое сберегаемое сокровище» [с. 642]. Ни суровый климат, ни пустынность места, ни скудость в еде, ни отсутствие помощников, бань, искусных врачей, «ни постоянное пребывание в дыму», ни страх пред нападениями разбойников, ни что-либо подобное – «ничто не победило» его [с. 617]. «Мы, – заявляет он, – здоровы и радостны» [с. 634]. Снова и снова твердит он то же: «Относительно же нас не заботься, потому что мы здоровы и радостны» [с. 635]. Из-за невзгод и «болезни нашего желудка» не обременяй «себя заботами» [с. 612]. Все удивляются, «что при таком немощном и сухощавом теле я переношу такой невыносимый холод, что могу дышать, тогда как люди, привыкшие к зиме, немало страдают от нее» [с. 617]. И еще более вдохновенно и решительно: «Я жил лишь настолько, насколько чувствовал отовсюду окружавшие меня несчастья» [с. 622].